Алфея бросила взгляд на Джерри. Вцепившись в луку седла, он вглядывался в лазурное небо над серой, похожей на орлиный нос вершиной, к которой они и направлялись.
— Кто это? — спросил он. — Слишком крупная птица для орла.
Алфея приложила ладонь к глазам.
— Это кондор. Тебе повезло. Их редко можно увидеть.
— Значит, они действительно гнездятся на землях, которые принадлежат богатым выродкам? — ухмыльнулся Джерри. Под горячими лучами солнца его переносица и скулы приобрели красноватый оттенок.
Арабский жеребец стал нетерпеливо бить копытом, когда Алфея придержала его, давая возможность Джерри поравняться с ней. Под Джерри была высокая гнедая лошадь теннесийской породы — одно из самых кротких и доброжелательных животных. Она везла своего седока, не ожидая вмешательства с его стороны.
— Я думаю, — сказала Алфея, — что ты должен вернуться к Рой.
Джерри подпрыгнул, словно его поразил заряд картечи. Спокойная, кроткая лошадь под ним тотчас же поскользнулась на гальке.
— Что ты мелешь? — спросил он.
— Мы прошли нашу дистанцию — и ты, и я. Пристально глядя на нее, он произнес:
— Ты говоришь черт знает что.
Он дотронулся до нее и крепко, до боли сжал ей руку возле предплечья.
Алфея почувствовала возбуждение внизу живота, однако решимость ее не ослабла.
— Ты ее муж.
— Я ухожу от нее и женюсь на тебе, ты это помнишь?
— Она не отпустит тебя… И я ее за это не корю. — Алфея с удивлением отметила про себя, что не испытывает ни гнева, ни злости. Именно такой она мечтала видеть себя в критической ситуации. Беспристрастной и спокойной. Чтобы ее не бросало в жар и пот. Чтобы она могла беспрепятственно высказать свои аргументы. — Она будет сражаться.
— Ты что, умеешь читать ее мысли?
— Дело в том, что она звонила вчера вечером, когда я была с тобой.
— Она знает, что я здесь, в Калифорнии? — перебил он ее.
— Да, это моя вина, — сказала Алфея, которая обычно не любила расписываться в своих ошибках. — Правда, я не знала, что проблема усложняется тем, что она пьет… Когда Рой разговаривала с матерью, она, по-видимому, была пьяна в стельку.
В сухих кустах громко звенели цикады. Джерри вздохнул.
— Бедная девочка.
— Да, — согласилась Алфея. — Стало быть, ты понимаешь, что она превратит развод в цирк, на который набросятся все газеты. Люди вроде меня всегда находятся в центре циркового манежа. Джерри, я не смогу этого вынести… Меня пугает такая шумиха, я люблю покой.
— Я знаю, — он все еще продолжал держать ее за руку, затем резко притянул к себе.
Жеребец под Алфеей поднялся на дыбы. Она стала успокаивать напуганное животное, похлопывая его по холке и бормоча ласковые слова. Когда он наконец успокоился, Алфея сказала:
— Ради Бога, Джерри, кто-то из нас может вылететь из седла.
— Не ты, — с горечью произнес он. — Это исключено.
— Ты пытаешься изображать крутого парня, но ты им не являешься. Ты чувствуешь свою вину и ответственность за Рой.
— Хуже того, — признался он. — Мне тяжело далась наука, что за все надо платить свою цену.
— Дело не только во мне… Есть мои родители… Чарльз…
— Ты заявляешь мне таким спокойным, холодным тоном, что у нас все позади? — Он протянул к ней руку.
Алфея отъехала в сторону.
— Послушай, не следует так вести себя, иначе мы оба окажемся на земле.
Алфея пустила скакуна рысью по тропе. Она сидела в седле непринужденно и грациозно. Джерри последовал за ней. Он чуть подпрыгивал в своем седле западного образца, но все же ему как-то удавалось произвести впечатление, что он имеет некоторое отношение к своей крупной лошади.
Конюх-мексиканец взял лошадей под уздцы и повел в просторную конюшню.
Джерри сделал несколько неверных шагов, словно у него свело ноги, впрочем, так оно скорее всего и было.
Он подошел к Алфее.
— Надеюсь, ты теперь объяснишь мне толком, чего ты хочешь.
Алфея оперлась спиной о белый крашеный забор загона, в котором находились две кобылы с жеребятами. Солнце жгло ей кожу, но внутри она ощущала неприятный холодок. Недавнее удивительное спокойствие покинуло ее. Она почувствовала себя в водовороте любви, жалости, отчаяния. Как может она отпустить Джерри, словно провинившегося слугу, если он стал частью ее?
Несмотря на это, она услышала свой бесстрастный голос:
— Завтра я улетаю в Нью-Йорк, Джерри. И я не желаю, чтобы ты последовал за мной.
— Поганая богатая сучка, ведь ты любишь меня!.. А я люблю тебя!
Она уловила страдание в его голосе и почувствовала, как слабеет ее решимость. Но она улыбнулась ему аристократической улыбкой.
Джерри смотрел на нее прищуренными глазами, как делал это в минуты творческой сосредоточенности, прежде чем прикоснуться кистью к холсту, затем притянул ее к себе и крепко поцеловал, погрузив язык в ее рот.
Она успела ответить на поцелуй, прежде чем вырвалась из его объятий.
Размахнувшись, он сильно ударил ее по щеке.
Удар ошеломил Алфею. Она покачнулась и упала на мягкую землю. Звезды… Ты видишь звезды, подумала она. Глаза ее наполнились слезами, она дрожала.
Он не предложил ей руку и не попытался поднять ее. Взглянув на нее с еле сдерживаемой яростью, он повернулся и быстрым шагом направился к дому по эвкалиптовой аллее. Алфея поднялась, отряхивая бриджи от пыли.
Через пару минут она услышала шум мотора взятого им напрокат «бьюика», а потом увидела, как он помчался по направлению к шоссе.
Одна из кобыл ткнулась носом в Алфею, но та не обратила на нее никакого внимания. Она прижалась лбом к перекладине загона. Алфея не плакала. Глаза ее были сухими и горячими, словно в них насыпали песок, и ей казалось, что жизнь уходит из нее.