Все и немного больше - Страница 145


К оглавлению

145

— Чарльз не живет за толстой стеной, и он не отличается от других.

— Я не перенесу, если тебя кто-нибудь обидит! — воскликнула Мэрилин. — Это самое трудное в роли матери. Ты чувствуешь каждую боль своего ребенка, независимо от того, мал он или уже вырос.

— Тогда посмотри на Чарльза как на личность, а не как на стереотип.

Огорченная и удивленная враждебностью дочери, Мэрилин на некоторое время замолчала.

— Ты права. Я увязываю его с Джерри. — Она снова помолчала. — Имея такое имя и такую семью, нетрудно впасть в фальшь, но Чарльз производит впечатление искреннего человека.

Мэрилин проговорила слова роли весьма искусно, однако Сари, без сомнения, уловила желание успокоить ее. Она вздохнула и ничего не ответила. Мэрилин спросила:

— Ты не слышала машину Билли?

— Нет… Может, он еще с миссис Штольц. Вот он ей нравится. Он развлекал ее весь вечер.

— Развлек?

— Я думаю, что он заставил ее забыть об отце, — сказала Сари, поднялась и на прощанье обняла мать. — Доброй ночи.

Выйдя на лестницу, Мэрилин схватилась за перила. Обычно она чаще думала о своей слишком впечатлительной дочери и мало беспокоилась о Билли, если не говорить о страхах, связанных с призывом в армию. После травмы головы у Билли не было проблем со здоровьем, если не считать аппендицита. Билли всегда отличался самостоятельностью, неординарностью мышления, остроумием.

Билли всего двадцать четыре года, у Алфеи сын такого же возраста, сказала себе Мэрилин. Это всего лишь дружелюбный жест с его стороны — отвезти ее домой. Не надо выглядеть смешной.

Усилием воли Мэрилин заставила себя выбросить из головы все свои страхи и стала медленно спускаться по лестнице.


Алфея внезапно разразилась слезами.

Она и Билли находились в музыкальной комнате в «Бельведере» среди стереоколонок, которые были установлены главным звукооператором Фирелли. Алфея включила аппаратуру, и когда музыка наполнила комнату, она вспомнила — слишком поздно! — что это концерт Моцарта для валторны с оркестром. Именно эта вещь звучала в тот ужасный вечер, когда произошло ее памятное объяснение с родителями.

Алфея схватила сумочку, чтобы достать носовой платок.

— Ничего, Алфея, ничего. — Голос Билли был непривычно серьезным и звучал приглушенно.

Она отодвинула магнитную головку от вращающегося диска.

— Это из-за отца…

— Я понимаю…

— Это… его любимая вещь.

— Ничего страшного, плачьте. Я сам иногда это делаю.

Опустошающий комплекс любви-ненависти к отцу постоянно мучил и снедал ее. Единственный способ сейчас взять себя в руки — это начать обратный отсчет от ста. Когда она досчитала до пятидесяти, рыдания прекратились.

— Легче? — тихо спросил Билли.

— Я жду, что в любой момент может раздаться звонок.

— Отец настолько плох?

— Он, можно сказать, уже труп.

— Обычные медицинские потуги?

— Именно.

Билли сидел на краю дивана, упираясь мягкими туфлями в низкий столик.

— Это ужасно, — сочувственно произнес он.

— Почему люди даже умереть не могут по Божьей воле?

— Я думаю, что это объясняется слишком глубоким уважением к жизни медицинской братии. Иначе как обдирать респектабельных пациентов Беверли Хиллз, если они станут помирать слишком быстро?

Губы Алфеи тронула легкая усмешка, но затем она снова расплакалась.

— В фильмах отца, — сказал Билли, сняв очки, — в подобной ситуации герой-мужчина обычно обнимает рыдающую партнершу. Современные критики пишут, что его сценарии свидетельствуют, что отец хорошо знает человеческую психологию. Как вы думаете, этот анализ верен?

Алфея вытерла глаза.

— Возможно.

Билли передвинулся к ней поближе и положил руки ей на плечи. Он был костлявым и худым, и Алфея ощущала легкий запах дезодоранта и пота — постоянных спутников молодых мужчин.

Она прислонилась головой к его тенниске.

— У тебя были какие-то… особые отношения с отцом, да?

— Это Чарльз тебе сказал?

— Ты не должна меня недооценивать. Это верно, что я пишу всякие анекдоты для идиотов, но это не значит, что мои умственные способности ограниченны. — Он мягко погладил ее плечи. — Твой отец болен уже много лет, и ты должна была привыкнуть к этому, но ты все еще так остро это переживаешь… Хочешь рассказать мне — или прибережешь это для своего психиатра?

— У меня его нет… Иногда мне кажется, что я в нем нуждаюсь… Но при мысли, что чьи-то грязные маленькие глазки будут всматриваться в меня… — Она поежилась.

— Я испытываю точно такие же чувства.

— Билли, уходи отсюда… Когда я чем-то потрясена, я делаю вещи, о которых потом сожалею.

— Я воспользуюсь этой возможностью. С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать с половиной лет, ты стала героиней моих эротических снов.

— Наверняка ты это говоришь всем девушкам.

— Да, но… сейчас это правда. — Билли коснулся носом ее уха.

Все романы Алфеи протекали в обстановке полной секретности. Едва возникала опасность огласки, она рвала отношения. Этот прирожденный инстинкт скрытности подкреплялся ее безграничной любовью к Чарльзу. В глазах сына она должна выглядеть безукоризненной. Она не смогла бы пережить выражения презрения в его умных карих глазах.

Алфея осторожно сказала:

— Я намного старше тебя.

— Венере, наверное, более четырех тысяч лет. Но если бы она предстала сейчас передо мной, у меня бы появилась эрекция. — Билли отодвинулся от Алфеи, чтобы взглянуть на нее.

145