Все и немного больше - Страница 115


К оглавлению

115

В мансарде пахло гипсом, скипидаром, джутом, масляными красками, акриловой смолой, пылью. Джерри закрыл дверь. Взяв руку Алфеи, он приложил ее к своей груди. Сердце его стучало с перебоями.

— Вот что бывает, когда старые инвалиды пешком поднимаются по лестнице, — сказала она, но затем ее насмешливый голос перешел в шепот: — Джерри…

Они повалились на матрац.


Мансарда стала их местом свиданий.

Алфея просила Гордона, своего дворецкого и шофера, подбросить ее в этот район часам к десяти. Джерри уже работал в линялой армейской рубашке защитного цвета, которая была основательно заляпана краской. Они разговаривали мало. Он писал ее, она угольным карандашом рисовала его. Ее этюдам не хватало мастерства, но в них чувствовалась экспрессия, и это ее радовало. Моя мечта была не такой уж идиотской, думала она.

Он писал серию портретов Алфеи размером три на пять футов, изображая ее с реалистической, почти фотографической точностью; эта манера, заставляющая вспомнить Хоппера, позволяла ему блистательно передать ее зажигательную, неотразимую эротичность и одновременно ее одиночество.

Примерно в четыре часа он сворачивал работу. Они ели в одном из ближайших дешевых кафе, затем возвращались в мансарду и предавались любви.

Они редко бывали у нее дома. Дело не в том, что они чего-то опасались: ее повар и горничная жили на втором этаже, а Гордон каждый вечер уходил домой в Гарлем. Но все эти роскошные, элегантно обставленные апартаменты должны были служить одной цели — подтверждать, что Алфея Уимборн была лучшей из лучших. Сейчас у нее не было необходимости кому-то что-то доказывать.

За эти недели она внесла кое-какие мелкие изменения в свой образ жизни: отказалась от девяти приглашений на обед, отменила банкеты и благотворительные вечера и распростилась с сенатором Андре Уордом.

Пусть сколько угодно сплетничают по поводу ее отсутствия. Если любопытствующие хотят что-то узнать о ее связи с Джерри Хораком, сыном спившегося рабочего, пусть их! Законы ее мира, еще недавно столь много значившие для нее, сейчас потеряли в ее глазах всякий смысл.

Алфея также обнаружила, что она изменила свое отношение к Рой. Ушли первоначальные чувства ревности и стыда, и на Рой она сейчас смотрела не как на соперницу, а как на старую подругу, которая оказалась заложницей несчастливого брака.

Накануне пятнадцатого декабря Алфея решила, что не будет больше откладывать рождественские покупки. После закрытия магазинов она встретила Джерри в русской чайной. Было слишком поздно для обеда и слишком рано для публики, которая перекусывает после окончания концертов, поэтому ресторан практически пустовал. Они сидели в просторной кабине. Джерри, который обычно располагался рядом с ней, сегодня сел на некотором расстоянии и за короткое время заказал три порции виски. Раньше подобная отчужденность Джерри испугала бы ее, хотя внешне она бы этого не показала. Сегодня же Алфея спокойно ела, принимая как данность тот факт, что Джерри чем-то расстроен и через какое-то время расскажет ей о причинах своего дурного настроения.

— Сегодня я получил два письма, — прервал он наконец молчание. — Одно из них — от Рой.

Алфея подняла голову от блинов.

— Я думала, она часто пишет.

— Да, это так… Но сегодняшнее письмо — особое.

— Особое? В каком смысле?

Он приподнялся, достал два конверта из кармана брюк и протянул ей голубой конверт, который еще хранил тепло и изгибы его тела.

Алфея вскрыла конверт и увидела некогда знакомый почерк.


Любимый,

прости меня за то, что я пишу это тебе, но тебя нет уже целую вечность. Я хорошо понимаю, как важно для тебя быть на своей выставке, но ты говорил, что твое отсутствие продлится лишь две недели. Прошло уже шесть недель. Любимый, я не жалуюсь. Ты и твоя карьера всегда были для меня на первом плане, ты ведь знаешь это. Но сейчас дом так отчаянно пуст без тебя, а ночью мне приходят на ум всякие кошмарные мысли.

Может, ты нашел девушку?

Ты знаешь, я всегда понимала, что от такого мужчины, как ты, такого замечательного художника, нельзя ожидать, чтобы он был постоянно моногамным. Если у тебя какое-то увлечение, я смогу это пережить. Любимый, что бы тебя ни удерживало в Нью-Йорке, я смогу понять. Но я должна знать.

Я уверена, что причина в другой женщине — от жены это не скроешь, поэтому не надо делать из этого секрета.

Но потерять тебя совсем — этого я не вынесу.

Я снова ходила к доктору Дэшу, и он направил меня к специалисту, который практикует новые виды лечения. Я отправлюсь к нему завтра. Любимый, как хочу я подарить тебе ребенка! Помни всегда, что ты для меня — все, что я без тебя ничто и что я от всего сердца поклоняюсь тебе и мечтаю видеть тебя дома.

Я так хочу почувствовать тебя в своем теле.

Обожаю тебя!

Рой


Алфее стало не по себе. Если бы это был кто-то другой, а не Джерри Хорак, она сейчас же убежала бы, чтобы не видеть выражения муки на его лице, убежала бы от этого горестного, отчаянного письма, убежала бы, чтобы не длить эти отношения, имеющие столь трагическую изнанку. Но это был Джерри, который сейчас костяшками пальцев нервно барабанил по столу.

Алфея вернула ему письмо.

— Это больно читать, Джерри.

Он разогнул плечи.

— Она морально расстреливает меня изо всех стволов.

— Она обычно такая бодрая, спокойная… Может, она была пьяной, когда писала?.. Ты ведь говорил, что она пьет.

— Только один раз, когда я предложил разойтись. Я поступил, как подонок, показав тебе письмо, но когда она ведет себя так, это достает меня до печенок.

115