Два месяца назад в Оахаке, в убийственно душный январский день, в полутемной спальне, куда доносились приглушенные звуки вальсов, Рой впервые осознала трагедию Джерри и дала обещание обратиться за помощью к специалисту. Сейчас она регулярно, с фанатичной неукоснительностью три раза в неделю посещала психиатра. Она урезала расходы, чтобы из своего бюджета платить доктору Бухманну, и уходила с работы на час раньше по понедельникам, средам и пятницам, проделывая путь до его приемной пешком. Как бы она обходилась без доктора Бухманна? Кому еще могла она поведать о бессонных ночах, когда она лежит, прислушиваясь к зловещим скрипам (Рой знала, что это галлюцинации), которые доносятся из пустой студии Джерри? Кому еще могла она рассказать, что не в состоянии вспомнить ни того, что в этот день ела, ни имен своих постоянных клиентов? Однажды она осмелилась признаться, что регулярно в одиночестве выпивает по вечерам. Не говоря слов осуждения, доктор в то же время мягко предостерег ее от этого.
— Конечно же, это важно, переехал он к ней или нет! — нетерпеливо сказала Рой. — Удивительно, что вы задаете такой вопрос. Я единственная женщина, с которой он вместе жил.
— Рой, он ведь сказал вам, что хочет жениться на миссис Уимборн.
— Конечно, эта ведьма очень привлекательна! Но она утомляет своих мужчин — у нее уже два развода. Доктор Бухманн, помните, я рассказывала вам об Оахаке, когда мне стало жалко его и я сказала, что подумаю о разводе. Так вот, теперь я вижу, что это было бы не так уж глупо… Она в конце концов выгонит его. А я сумею пережить разлуку. Я буду ждать, сколько нужно, пока не появится возможность вернуть его.
— Рой, послушайте меня…
— Я знаю, что цепляюсь за мужчину, который норовит вырваться от меня… Но я ничего не могу поделать. До этого я никогда в жизни не бегала за мужчиной.
— Вы милая, привлекательная женщина. Вы щедры, добры, умны, вы сделали себе отличную карьеру. Ваши сослуживцы любят вас и доверяют вам. У вас дружная, любящая семья, много хороших друзей. Чтобы нормально жить дальше, нужно уметь заглянуть в свое будущее. Именно для этого вы пришли сюда.
Рой откинулась на спинку стула.
— Беседы с вами спасли мне жизнь, но если бы Джерри позвонил мне завтра и приказал умереть, я бы умерла.
— Я-то полагал, что мы достигли большего прогресса, — грустно произнес психиатр.
— Доктор Бухманн, узнать подробности моей жизни и понять, что я испытываю к Джерри, — это разные вещи. — Рой почувствовала боль в горле, словно шелковый шнур сдавил ей шею. — Я люблю его безумно! Он — моя жизнь.
— Рой, Рой…
— Она всегда воровала у меня парней! Может, это объясняется ее лесбиянскими наклонностями, кто знает!
— Та история школьных времен в корне отличается от нынешней. Надо решить сегодняшнюю проблему.
— Как тут решить, если ты так стремишься к кому-то, что от напряжения дрожит каждый нерв? Вы любили когда-нибудь? Вы можете это понять? Без него я ничто! Я не существую! — Рой закрыла лицо руками, и звуки рыданий эхом отозвались в приемной.
Чуть позже Рой ехала мимо длинных кварталов в южном направлении. Стоял туман, и ее ослепляли зажженные фары встречных машин. На противоположной стороне бульвара уличные фонари освещали стандартные бунгало, расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга. В окнах горел свет, и там, где шторы не были опущены, Рой могла видеть мужчин, женщин, детей за столом либо перед телевизором. Вот они — дома, семьи, думала она, испытывая тоскливое чувство одиночества.
Она повернула к дому и затормозила перед крытым въездом в гараж, который был сделан, когда гараж переделали в студию для Джерри. Когда-то, возвращаясь домой, Рой с гордостью думала, как мудро она распорядилась свадебным подарком Мэрилин, использовав его в качестве основного взноса за дом. Сейчас же дом стал зловещим напоминанием о том, что Джерри наплевал на все это и покинул его.
В уютной с желтыми стенами кухне она сразу направилась к шкафчику, где хранилось спиртное, и наполнила рюмку. Заглушать тоску спиртным было внове для Рой: до января она напивалась лишь однажды в жизни — это случилось после стычки с Джерри. Сейчас, когда раны зияли и кровоточили, она была не в состоянии пережить длинные, мучительные ночи без своего рода анестезии. Выпив рюмку джина, Рой налила вторую и направилась в гостиную. Она все еще продолжала выплачивать взносы за диван и стулья, за телевизор, кофейный столик, за гарнитур для гостиной. Комната была украшена тремя большими картинами маслом — образцами беспредметного искусства, написанными Джерри в парижский период. Рой видела на них скорее большие голубые шрамы, нежели изображение Сены и ее набережной.
В маленьком доме не было и намека на присущий Уэйсам беспорядок. Рой ежедневно вставала в шесть часов, производила уборку, а в голову ей лезли идиотские мысли о том, что именно сегодня Алфея и Джерри могут рассориться, именно сегодня он вернется домой, и поэтому на столе не должно быть ни пылинки, а раковина должна блестеть.
Рой принесла рюмку с джином в спальню, где переоделась в велюровый халат. Затем, затолкав обед из замороженного полуфабриката в термостат, она снова выпила, глядя в телевизор, на экране которого маленькие человечки хохотали, едва не лопаясь от смеха.
Когда зазвонил телефон, ее пронзила мысль: Джерри! Она бросилась к аппарату.
— Привет, дочка, — услышала Рой голос Нолаби.
Рой вздохнула. Конечно же, это не мог быть Джерри. Он никогда не звонил. Было восемь тридцать — время дежурного материнского звонка. Она перенесла аппарат к дивану и приглушенным голосом стала отвечать на вопросы Нолаби. Да, все хорошо, да, она поужинала, поела как следует — Рой взглянула на тарелочку из фольги, к желеобразному содержимому которой она едва притронулась… Цыпленок, горошек, картофельное пюре, подливка…