Все и немного больше - Страница 53

Дуайт сказал:

— Наверно, нам пора ехать домой.

— Вот. — Алфея сунула руку в карман брюк и вынула ключ от машины. — Берите фургон, вернете его завтра, когда приедете.

Рой взглянула на Дуайта. Верхний свет падал на его глаза, и, когда он взглянул на нее, его губы сложились в хитрую улыбку, которая взволновала Рой настолько, что ей стало трудно дышать.

Они подъехали к темному, узкому выступу на дороге. Внизу мерцали огни Беверли Хиллз. По радио звучала чистая, меланхоличная мелодия Бенни Гудмана «И ангелы поют».

Дуайт положил ей на плечи руки, притянул к себе и стал целовать. Кожа на его лице была горячей, но удивительно сухой, от него пахло хлорированной водой бассейна. Пока они целовались, ладони Дуайта накрыли ее груди, как она и мечтала.

По радио зазвучала другая музыка. Ласки Дуайта стали энергичнее и грубее, его рука забралась в вырез блузки, язык погрузился глубоко в рот Рой. Она почувствовала озноб.

— Не надо, — пробормотала Рой с легким укором и схватилась за его широкое запястье.

В этом фургоне она обнималась с подобранными по пути военнослужащими, которые всегда соблюдали неписаный кодекс: они не заходили в своих действиях дальше того, что им позволяла Рой, а если увлекались, она энергично давала им понять, что этого делать не следует, что она порядочная девушка. Они отступали и либо вновь возвращались к поцелуям, либо сердито отодвигались на край сиденья, поправляя форменные брюки.

Дуайт же проигнорировал ее предупреждающее движение. Его ладони проникли под лифчик и крепко сжали ее груди.

Пытаясь освободиться, она сказала погромче:

— Перестань!

— Я так хочу тебя, малышка…

Это было сказано так ласково, что на какое-то время она предоставила его рукам свободу. Одна из них расстегнула молнию на шортах и заползла внутрь трусиков. Рой испытала ужас от мысли, что сейчас он наткнется на эластичный гигиенический пояс. Она хотела сказать ему, чтобы он остановился, но его язык закрыл ей рот. Пальцы Дуайта скользнули к низу живота и погрузились в пышные курчавые волосы.

Он слегка откинулся назад и произнес у нее над ухом:

— У меня есть презерватив.

Презерватив? Она уже слышала это слово в фургоне, и оно шокировало ее. Хотя Рой и разговаривала об этом с умным видом, она имела весьма смутное представление о физиологии секса. Что представляет собой презерватив? Во всяком случае это имеет какое-то отношение к последнему, окончательному шагу. Именно этого хочет Дуайт?

— Все будет совершенно безопасно, обещаю тебе. — Он лег на нее, распластав ее на сиденье, и стал стягивать с нее трусики. Она попыталась оттолкнуть его двумя руками, но у нее не хватило сил. Трусики с треском разорвались.

— Нет! — Собрав все силы, Рой выскользнула из-под Дуайта. Когда они боролись, ее колено, должно быть, попало ему в самое чувствительное место, потому что он со стоном отпустил ее.

Отодвинувшись к колесу, он снова наклонился над ней.

— Не надо так, — прошептала она. — Для меня это очень важно.

— Ты уже продемонстрировала это… Хорошо, если не повредила мне кое-что…

— Я не хотела причинять тебе боль.

— Послушай, неважно, что у тебя менструация… Произнесенное вслух слово из столь интимной области подействовало на нее как ушат холодной воды.

— Дело не в этом, — пробормотала она.

— Другим ты даешь… Пит говорит, что все в школе Беверли Хиллз знают о Большой Двойке.

Рой расплакалась, и ее рыдания, сопровождающиеся икотой, глухо звучали в ночной тишине. Вокруг было пустынно. Она так стремилась — по причине своего романтического идиотизма — к такому уединению!

Дуайт включил радио погромче и спросил:

— Это из-за моей ноги?

— Господи, Дуайт, как ты мог подумать? — Она высморкала нос и, пока Герб Джефриз пел о фламинго, сообщила:

— Вся эта болтовня в школе — ужасная ошибка… Алфея и я — мы ведем себя не так, как другие, поэтому про нас придумывают всякие небылицы… Все это неправда, неправда, чушь!.. Мы совсем не такие, как о нас говорят. — Рой снова высморкалась и добавила извиняющимся тоном: — Я девственница.

После минуты молчания, которая показалась Рой бесконечно долгой, Дуайт сказал:

— Ладно.

На следующий день по дороге в «Бельведер» никто из них не коснулся в разговоре того, что произошло между ними накануне вечером.

Фирелли и Рой играли в джин, пока Алфея и Дуайт плавали вместе на синем надувном матрасе.

Следующий день был последним днем пребывания Фирелли в «Бельведере».

Они отметили его отъезд прощальным ужином в купальне. Огромная оранжевая луна, освещавшая все вокруг каким-то волшебным светом, отражалась на гладкой блестящей поверхности бассейна.

Покончив с лимонным муссом, Алфея сказала:

— Фирелли, мы хотели бы поставить кое-какие ваши пластинки на прощанье.

— Давайте! — воскликнула Рой, у которой слегка шумело в голове после бокала шампанского.

— Для моих юных американских друзей я выберу свои самые любимые вещи, — предложил престарелый англичанин.

— У нас есть концерты Фирелли в музыкальной комнате. Вы пройдите туда и выберете. А я соберу эту посуду — Лютер уже свирепеет, потому что ему приходится подавать все сюда, — сказала Алфея.

— Я помогу тебе, — вызвался Дуайт.

— Отлично, — согласилась Алфея.

Фирелли стал подниматься по ступенькам.

— Рой, ты иди с ним, — предложила Алфея.

Веселое настроение Рой внезапно улетучилось, к ее горлу подступил комок, и она поняла, что ревнует.