Все и немного больше - Страница 61

К ней подошел Генри Лиззауэр и взглянул на ее работу.

— Очень хорошо, мисс Каннингхэм, — сказал он. — После их разговора двухнедельной давности он относился к ней с каким-то особым уважением и даже робостью, словно студентом был он, а не она.

Алфея любезно улыбнулась.

— Вам не кажется, что эта нога выглядит как-то неестественно?

— Я могу вам показать?

— Пожалуйста, — разрешила она.

Он взял лежащую перед нею соболью кисточку, макнул в банку из-под кофе, в которой был скипидар, и несколькими мазками подправил ногу.

— Ну вот, — сказал он со смущенной улыбкой.

— Спасибо, мистер Лиззауэр, — произнесла Алфея, дотронувшись до его руки.

Он легонько втянул в себя воздух и перешел к следующему мольберту.

— Хорак, вам пора начинать.

— С чего такая гонка?

— Дело в натурщице, — объяснил Генри Лиззауэр. — После завтрака она будет позировать только один час.

Мужчина в военной форме пожал плечами.

Он не коснулся холста до двенадцати тридцати, когда был сделан перерыв на завтрак.

Институт располагался напротив ресторана «Тропики», но это соблазнительное место приберегали для более торжественных случаев. Кое-кто из студентов шел завтракать в заведение «Нейт и Лу», но большинство покупали сандвичи и ели в большой кухне. Роксана де Лизо, когда не пользовалась металлическими костылями, сидела в каталке во главе стола. Ее муж Анри де Лизо был театральным художником-декоратором, и Роксана любила поговорить об искусстве и художниках. На первых порах Алфее хотелось сесть за ее стол. Но однажды миссис де Лизо завела разговор о Джошуа Ферно.

— Да, конечно, он совершенно без ума от этой красивенькой девочки, на которой женился… Но каково начинать новую семейную жизнь, когда тебе пятьдесят?

Значит, миссис де Лизо знала Мэрилин Уэйс Ферно! Алфея стремилась избегать всего, что могло напомнить ей о прошлой жизни, поэтому стала завтракать в одиночестве на заднем крыльце.

Дверь позади открылась, и до нее донеслись женские голоса.

Алфея увидела нового студента в военной форме, который сел на ступеньку ниже и раскрыл пачку «Кэмела».

— Почему бы вам не присоединиться ко мне? — спросила Алфея. Он не прореагировал, и она добавила: — Меня зовут Алфея Каннингхэм.

— Джерри Хорак. — Он зажал массивными губами сигарету. — Что у вас с боссом?

— Вы имеете в виду мистера Лиззауэра?

— Вы очень ласковы с ним.

— Ласкова? — Она даже не сумела изобразить презрительной улыбки.

— Он такой подобострастный: «Я могу вам показать, мисс Каннингхэм?» Хорак очень похоже изобразил немецкий выговор Генри Лиззауэра. — Но я его не осуждаю. Вы девчонка что надо.

— Я и герр Лиззауэр… Интересная мысль.

— Поверьте, я не хочу вас оскорбить… Просто он староват и не ахти какой красавец, однако вполне порядочный парень.

— Вам часто приходят в голову всякие неожиданные мысли?

— А между вами ничего не было?

— Ну как же, мы свили себе любовное гнездышко в Бенедикт-каньоне.

Хорак хмыкнул.

— Я был уверен, что между вами что-то происходит, и хотел прояснить ситуацию, прежде чем иметь с вами дело.

— Почему вы думаете, что я буду иметь с вами дело? — Алфея надкусила сэндвич.

Джерри протянул руку и отломил от сэндвича кусок.

— Я вижу. — Он улыбнулся широкой белозубой улыбкой.

К своему удивлению, Алфея ответила ему улыбкой. Хотя ее несколько раздражала его грубоватая самоуверенность, она чувствовала себя с ним легко. Почему? Она пожала плечами. Какая разница? Чувствует себя так — и все. Ей не нужно было тщательно взвешивать свои слова и пытаться удерживать его на расстоянии, чередуя ласку со сдержанностью.

— Почему вы не пишете? — спросила она.

— Я сначала пытаюсь представить в уме то, что хочу изобразить.

— Не надо бояться чистого холста.

— Вы считаете, что я трус?

— Да. И уж коль мы коснулись этой темы, вы на службе?

— Да, — сказал он и расстегнул рубашку. От плеча шел неровный красный рубец, который расширялся книзу, исчезал под бинтами вокруг мускулистой, покрытой черными волосами груди и вновь появлялся уже не такой широкий и глубокий, скрываясь в защитного цвета брюках.

Огромный свежий шрам не вызвал у Алфеи отвращения, более того, она испытала сочувствие и даже восхищение.

— Вы были неосторожны, — сказала она. — Как это произошло?

— Поднимался на гору близ Солерно.

— А чем вы занимались раньше?

— Бродяжничал.

— И никогда не занимались живописью?

Он доел сэндвич и взял сигарету, которую до этого положил на перила.

— А что, заметно?

— Не позволяйте холсту запугать вас. — В начале своей учебы в институте она в течение нескольких месяцев в изобилии получала советы, и сейчас ей доставляло удовольствие поделиться ими с другим. — После завтрака начните сразу писать. Не бойтесь, что не получится. На первых порах это неизбежно.

— Спасибо за совет. — Он растянул рот в улыбке и поднялся на ноги.

Алфея проводила его взглядом, когда он входил в дверь, не сомневаясь в том, что была права и что Джерри Хорак ничего не понимает в искусстве. Да и где он мог научиться? Он либо рабочий на конвейере, либо механик, одним словом, типичный пролетарий. Она почувствовала возбуждение, увидев его волосатую, изуродованную шрамом грудь. Не эти ли военные раны и послужили ему своего рода пропуском в привилегированный институт Генри Лиззауэра?

Алфея покончила с завтраком, рассеянно наблюдая, как водитель грузовика таскал ящики в соседний магазинчик, и продолжая размышлять о Джерри Хораке.