— У Джерри и у меня есть общее — живопись, искусство… Мы во многом похожи. — Алфея говорила ровным, почти бесцветным тоном и делала это сознательно: она боялась, что бросится в объятия к отцу, видеть его страдания ей было больно.
— Поверь мне, — сказал мистер Каннингхэм. — Он не испытывал бы к тебе подобных чувств, будь ты бедной девушкой.
— Он не скрывал этого, — парировала Алфея.
— Господи, эти деньги! — На спине и под мышками у Джерри были видны темные пятна пота. — Эти проклятые деньги!
— Богатство Алфеи — это нечто другое.
— Что ж, на первых порах это играло роль.
— Вы хотите сказать, что безразличны к нему?
— Да в гробу я видел миллионы вашей жены! Некоторое время тишину в купальне нарушало лишь отдаленное тарахтенье газонокосилки. Затем мистер Каннингхэм сделал глубокий вдох и поднялся с кресла.
— Хорак, — сказал он, — пока Алфее не исполнится восемнадцать и она не станет совершеннолетней, я не желаю, чтобы вы виделись или общались с ней.
— Как это гадко! — воскликнула Алфея.
— Я был бы плохим отцом, если бы не сделал все от меня зависящее, — проговорил мистер Каннингхэм, поворачиваясь к дочери. — Ты думаешь, что окружение и положение человека не имеют значения, но это не так. Поверь мне, они играют колоссальную роль. Каждый партнер привносит в брак то, что он получил в наследство от своей семьи. Когда я читал вслух досье, то выпустил многие места. Имеется несколько сообщений полиции о том, что не все было в порядке в доме Хораков. Мистер Хорак бил свою жену.
— Это началось, когда его жизнь превратилась в кошмар, — сказал Джерри, обращаясь к Алфее. Вокруг его рта легли глубокие суровые складки.
— Вам дается ровно тридцать минут, чтобы убраться из наших владений, Хорак, — сказал мистер Каннингхэм и, повернувшись, каким-то стариковским, медленным шагом пошел прочь.
— Он изложил все очень ясно, яснее некуда, — сказал Джерри.
— Он изменит решение.
— Непохоже на то.
— Они всегда мне уступают, Джерри… Они вынуждены. — Слова ее падали часто, словно град. — Не надо переживать. Они примут тебя в семью с распростертыми объятиями.
Алфея снова подвезла Джерри на несколько миль к западу, в Сотелль. Он оставил громадный и почти законченный холст в купальне, маленькие же портреты Алфеи забрал. Некоторые из них еще не высохли, и он выгрузил их в первую очередь и поставил вдоль дорожки под деревом.
Алфея не помогала ему. Из машины она смотрела на хибару, крыша которой прогнулась, должно быть, от тяжести алжирского плюща. Своей неухоженностью это место напоминало ей жилье Уэйсов, где она чувствовала себя такой счастливой.
Я заставлю их принять Джерри. А что, если они не согласятся? Тогда мне придется сразить их наповал суровой правдой.
Джерри с шумом закрыл багажник и подошел к открытому окну машины, он поцеловал Алфею в щеку.
— Дорогая, любимая, — тихо сказал он. Раньше он никогда не употреблял таких слов. — Я готов даже выйти из игры, лишь бы ты не выглядела такой обиженной и оскорбленной… Ты чудесное, изумительное создание, и я слишком люблю тебя, чтобы видеть такой надломленной…
Она медленно поехала в «Бельведер».
Всю оставшуюся часть дня она пролежала на кровати, собираясь с силами для разговора. Если я скажу то, о чем всегда молчала, папа и мать сразу же отступят. Это аксиома. И в то же время будущее никогда не рисовалось ей столь враждебным.
Алфея не стала обедать с родителями. Услышав, что они поднимаются по лестнице, она зашла в ванную и плеснула холодной водой себе в лицо. Расчесывая перед зеркалом волосы, она убедилась, насколько плохо выглядит.
Из гостиной донеслись звуки концерта Моцарта для валторны с оркестром. Это была любимая вещь отца. Она постучала в дверь.
— Это я.
— Входи, девочка, — ответил отец.
Он отложил в сторону вечернюю газету, мать отметила место в романе, который читала. Прохладный ночной ветерок играл кружевными шторами, надрывала душу валторна. Алфея остановилась возле неразожженного камина.
— Девочка, — мягко сказал мистер Каннингхэм, — мы понимаем, что ты расстроена, и не в претензии за это. Но иногда родители должны проявить твердость. Гораздо лучше порвать все сейчас, пока не произошло непоправимое… Ты еще встретишь много достойных молодых людей.
— А какие они должны быть, папа? — спросила Алфея, садясь на стул напротив дивана, где сидели родители, и вежливо наклонив голову.
— Ты не хочешь постараться быть благоразумной? — спросил отец.
— А разве это так неблагоразумно — хотеть знать, какого человека будут рады принять в семью?
Миссис Каннингхэм вкрадчиво сказала:
— Мы вовсе не против мистера Хорака, дорогая.
— Ну да, некоторые из ваших лучших друзей — сталелитейщики.
Миссис Каннингхэм обхватила себя руками.
— Играет роль совокупность разных обстоятельств.
— Взять хотя бы эти сомнительные истории с женщинами, — сказал отец.
Алфея задрожала, испытав, как и прежде, чувство отчаянного одиночества в этом мире.
— Я знаю, что он не монах ордена траппистов! — выкрикнула она. — Он художник! Великолепный, потрясающий художник! Его выставляет Лонгмэн! У него была персональная выставка в музее Финикса до призыва в армию…
— Вот в том-то и дело: его призвали в армию, — сказал мистер Каннингхэм. — В нашей семье никто не ждал призыва, а шел добровольцем.
— Джерри был награжден за храбрость, ты сам сказал.
Пластинка остановилась, и в комнате установилась тишина.