Все и немного больше - Страница 80

Мэрилин крепко сжала пальцами перстень с инициалами, чувствуя, что сейчас взорвется от негодования. Она понимала, что переживал Линк в эту минуту, и могла стерпеть любые упреки в свой адрес, адрес Джошуа и самого Господа Бога. Но она не могла позволить ему даже интонацией обидеть Билли. Выхватив фотографию сына из руки Линка, она прижала ее к груди.

— Мы все оплакивали тебя и страдали! — сказала она дрожащим голосом. — Где ты пропадал все это время? Почему не приезжал домой?

В глазах его сверкнули искры; затем он сел на кушетку, вытянув правую ногу, прижал ладонь ко лбу и прикрыл. Сердце перевернулось в груди Мэрилин.

Она быстро пересекла комнату и опустилась на колени перед Линком.

— Линк, я не хотела обидеть тебя… Но я не могу сдержаться, когда дело касается Билли… Он мне так дорог… Ты и он — самое дорогое, что у меня есть.

— До сих пор? — спросил он, не глядя на нее.

— Да, до сих пор… Когда я узнала, что ты пропал без вести, я думала, что умру… Ты можешь представить, что было со мной? Я была беременна…

Он резко поднял голову.

— Билли? — вдруг живо спросил он.

— Нет, — вздохнула она.

Он также вздохнул.

— Было не ко времени?

— Я страстно хотела сохранить ребенка… поверь. Но мы были бедны… Словом, мама считала это наилучшим выходом, а я была слабой, отчаянно слабой…

— Мэрилин, ты не слабая, ты деликатная… Не надо плакать.

Она промокнула салфеткой глаза, оставив на ней пятна румян.

— Я был в Детройте, — сказал он.

— В Детройте? Но что произошло? Когда твой самолет стал падать, по сообщениям, ни один парашют не раскрылся.

— Просто они не видели, как мой парашют раскрылся, вот и все. После боя те из нас, кто уцелел, собрались возвращаться вместе. У всех у нас почти кончилось горючее, а идти нужно было против сильного встречного ветра… Японцы появились из ниоткуда… В качестве первого предупреждения они выпустили очередь трассирующих пуль. Мой самолет загорелся, в том числе и кабина. Должно быть, люк заело, потому что Баззи и Доуделл так и не выпрыгнули. — Линк говорил ровным голосом, но его щеки из абрикосовых стали бледными. — Я решил, если японцы увидят, что мой парашют раскрылся, они расстреляют меня с бреющего полета… Поэтому я не стал сразу дергать за кольцо. Я не знаю, сколько времени я падал, но затем испугался, что опоздал. Потянул за вытяжной трос, парашют раскрылся, дернул меня за плечи, и мне показалось, что сам Бог раскачивает меня на гигантском маятнике… Я сильно ударился о воду и сломал ногу.

— Кто тебя подобрал?

— Один из их миноносцев, через двое суток… Их медик отремонтировал мне ногу. У меня была гангрена, но он сумел спасти и ногу, и меня. Он был не выше тебя, Мэрилин, но с мощными плечами и страшно кривыми ногами… Они положили меня в трюме. Медик иногда опускался вниз и осматривал ногу. Он не был офицером и, стало быть, не был доктором. Может, он был студентом медицинского колледжа… Я так и не узнал, потому что не говорил по-японски, а он — по-английски. Но он сделал все, что мог. Я часто думал о нем, надеюсь, что он остался в живых. Видит Бог, что он спас мне ногу, а значит, и жизнь. Сейчас все позади, и мне хочется написать ему, может, он в чем-то нуждается…

Мэрилин сжала руку Линка.

— Продолжай.

— Через несколько дней после того как подобрали меня, они выудили еще одного американского парня, который болтался в море в спасательном жилете. Две трети его тела было обожжено, он страшно кашлял. Мне не удалось узнать, что стало с его судном. Был он помощником орудийного наводчика, звали его Дин Харц. Коротышка-медик сделал ему искусственное дыхание, обработал ожоги. Но через несколько часов Харц умер. У него был газолин в легких… Множество ребят с флота умирают из-за этого… Я взял его солдатский номерок, надеясь вернуть его семье… Японский медик наблюдал за мной. Он взял мой номерок. А на следующий день принес выстиранную форму Харца и заставил меня переодеться.

— А… зачем он сделал это?

— Он знал, что меня отправят на Филиппины.

— В лагерь?

— Это можно называть и так. Японцы не подписывали Женевской конвенции. Брать пленных противоречит их кодексу. Комендант нашего лагеря считал, что все военнопленные — хлам. И если офицер пал настолько низко, что оказался в плену, он не заслуживает того, чтобы с ним считались.

— Ой, Линк…

— Словом, медик знал об этом коменданте и понизил меня в звании до рядового. Я стал Дином Харцем. Поэтому меня иногда пороли, держали впроголодь, а так, в общем, — ничего особенного.

— Любимый, — прошептала она.

— Седьмой круг ада в изображении «Техниколер пикчерз». Рубили головы, пытали, держали на каторжной работе… Мне хотелось раз и навсегда выйти из игры… Мэрилин, только ты поддерживала меня… Ты помнишь «Остров»? Я вспоминал, в чем ты была одета, что ты говорила… Думал о том, что твои глаза кажутся более зелеными, когда ты улыбаешься. Вспоминал, какая у тебя нежная кожа… Не было сексуальных мыслей. Малюсенькая чашка риса с червями, иногда рыбья голова — такой дневной рацион не способствует появлению либидо… Ты была моим убежищем, моим щитом, который защищал меня от скотства и грязи. Вопреки тому, что пишется в популярных книгах, лагеря отнюдь не воспитывают в людях лучшие человеческие качества.

— Линк, — тихо сказала она. — Но ты не способен быть плохим.

Он выдавил грустную улыбку.

— Я знаю тебя, — добавила Мэрилин.

— Ладно, пусть будет так. Я по крайней мере ни у кого не украл пайку. Это было самым отвратительным и в то же время самым соблазнительным преступлением… К концу пребывания я подхватил брюшной тиф. Меня вышвырнули из лагеря… Я очнулся на чистой койке на «Брэди» — госпитальном судне. Конечно же, я оставался Дином Харцем. У старого доброго Дина не было семьи, если не считать кузена Гарри, который не ответил на его письмо. На судне были журналы. Дин стал читать их и наткнулся на сообщение о лейтенанте Ферно… Жизнь полна неожиданностей.